Ермек Турсунов: У людей слишком много свободного времени и пустого пространства в головах

Казахстанский кинорежиссер и сценарист Ермек Турсунов дал интервью в студии "Радиоточки" в рубрике "Есть мнение". - Ермек, скажите, пожалуйста, что сегодня больше всего Вас раздражает в окружающей ситуации, в обстановке, в стране? - В стране меня сейчас особо ничего не раздражает - я плохо владею ситуацией. Я сейчас немного отвлечен, так как готовлюсь к съемкам. Поэтому я месяца два как не чувствую пульса, который стучит в нашей стране. Меня сейчас больше интересует, что у нас в группе и как мы будем снимать. Всякий раз, когда начинается подготовка к съемкам и остается все меньше времени до мотора, у меня начинается паника. Поэтому мне сейчас не до ситуации в стране. - Я вам расскажу. Серьезная дискуссия была по поводу постера с целующимся Курмангазы и Пушкиным. Были даже заявления, что это жесточайшее оскорбление, что духи предков – это святое. Почему, на Ваш взгляд, казахи так активно двинулись в прошлое? Почему не в будущее или настоящее? - Значит, за время моего отсутствия в стране мало что изменилось. Постер я этот мельком видел. Мне кажется, слишком много разговоров вокруг него. Это еще раз говорит о том, что у людей слишком много времени и очень много свободного пространства в головах, раз их сильно заботит чье-то там псевдотворчество. На то ведь и рассчитано, чтобы залепить что-нибудь такое эпатажное и потом вокруг этого устраивать пляски у костра. Мне кажется, были люди, которым делать нечего, к ним подключились люди, которым еще более нечего делать – вот они и устраивают всякие дискуссии. - Но теперь одно из молодежных движений заявило, что гомосексуалисты – это враги общества, и что их нельзя пускать ни на государственную службу, ни на службу в армию, что их можно опознать по цветным штанам и вообще с ними нужно бороться. - Да? По цветным штанам определяют гомосексуалистов? Ну, если все голубое движение пересажать в тюрьмы, то тогда парализуется вся Европа, да и весь мир. Поэтому я хочу поздравить этих деятелей… Это все говорит о чем? Мало того, что взрослым делать нечего, так еще и молодежь к ним подключается – преемственность традиций. Я просто не знал, что голубых уже по штанам определяют. Буду знать. Мне кажется, если мы по штанам будем определять ориентацию и, более того, ущемлять их… Я не хочу сказать, что защищаю гомосексуалистов или, наоборот, я гомофоб. Мне как-то пофигу, честно говоря, кто какой ориентации. Но если от человека есть какой-то толк людям, если он приносит какую-то пользу в жизни, меня уже не интересует, какой он ориентации. По половому признаку я людей не разделяю. Я разделяю их так: «правильный - неправильный», «полезный - бесполезный», «умный – глупый», «занятый – незанятый». Так вот, мне кажется, незанятых сейчас больше, они придумывают себе проблемы, потому лозунги, красят флаги и машут ими на баррикадах. Я в эти игры не играю. - Недавно вы сказали, что вас не очень интересует, что сейчас происходит в казахстанском кинематографе. Почему? - Потому что все предсказуемо стало. То, что сейчас творится в кино, это уже не кино. Как говорил Феллини, мое кино умерло, и мой зритель умер. Это он сказал в 1977 году. То, что сейчас твориться в так называемом кинематографе, это уже не кино, а нечто совершенно другое. То, что можно называть другими словами – интертеймент, развлечение и так далее. Зимой я был в Лос-Анджелесе, мы возили «Шал» от Казахстана на «Оскар». Я туда уже третий раз приехал, меня там все знают уже как такого неудачника, который каждый раз приезжает, ничего не получает, но шумит. И вот, показали мы фильм этим академикам, средний возраст которых 70 лет. Мы выходим, меня подводят к какому-то старику и говорят: «Вот этот человек, он начал делать «Санта-Барбару», один из самых главных продюсеров». Мы мило поулыбались, потом я ему говорю: «А ведь Вы убили моего зрителя, дорогой мой. Вы вытеснили умного зрителя и загнали в кинотеатры всех этих людей». И не случайно поп-корн, пепси-кола и Голливуд встретились в одном месте! Потому что сейчас поход в кино – это обязательно нужно купить поп-корн, кока-колу, зайти и сидеть хрумкать. Тебе на полтора часа выключат мозги. Поэтому я современное кино не воспринимаю. - А казахстанское современное кино? - А чем оно отличается? Оно не сильно отличается от всего остального. Я опять же вижу подражательство, копии плохих копий. Я вижу все эти приемы, беззубые сценарии, которые уже давным-давно разжеваны – это чужие приемы, чужие тропы. Никто не пытается идти своими тропами. Зрителей приучили к дешевому продукту, когда все разжевано. Я уважаю своего зрителя, я его люблю, мне хочется с ним разговаривать доверительно и, главное, честно. Я все-таки думаю, что кино – это искусство. Кто-то смотрит на кино как на подкормку, на кошелек. Нельзя иметь целью в кино что-то еще помимо кино. Сейчас только не кино, а все остальное. - Ну, может быть, это кино для людей, о которых Вы говорили, для тех, у кого много свободного времени? - Ну конечно! Потому что зритель помолодел. Сейчас в среднем зрителям от 14 до 25 лет. Это же дети еще, подростки. Зачем им грузиться? Им нужно придти, посмеяться, повеселиться. В крайнем случае, поплакать над какой-нибудь слезоточивой мелодрамой. А современное кино я не могу смотреть. Я перестал его воспринимать. - Генеральный директор КТК Арман Шураев недавно сказал в стадии Радиоточки, что его очень удручает то, что в Казахстане не снимаются фильмы об исторических персонажах, с которых люди могли бы брать пример. Нет фильмов о Каныше Сатпаеве, нет фильмов о наших ученых. Почему в России такие фильмы снимают, а у нас нет? - У нас уже сняли три серии про Назарбаева, сейчас будут снимать четвертую. А что касается Армана, я с ним согласен. У нас очень много исторических персонажей, которые не нашли своего отражения в кино. Но здесь есть обратная проблема – чтобы снимать кино, допустим, про Бейбарса или про Абылай хана, или про Каныша Сатпаев, нужно соответствовать этой теме. Недавно я видел фильм про Куляш Байсеитову, сериал про Бауыржана Момышулы. Я хочу спросить у создателей: «Ребята, а вы вообще отдаете себе отчет, когда к этой теме подступаете?». Чтобы делать такие вещи, нужно соответствовать. Я вот Султана Бейбарса со студенческих лет изучаю, занимаюсь историей мамлюков. Я три года жил в Сирии, около шести лет я ездил по египетским пустыням, в Иордане, по всему Ближнему Востоку. Я изучал эту тему, издал две книги – одну на арабском языке, другую на русском. И я до сих пор не считаю, что готов к этой теме. Но у нас люди берутся! Я вообще поражаюсь этому бесстрашию. С одной стороны это бесстрашие, с другой – безответственность абсолютная. Чтобы браться за такую тему и таких героев, нужно соответствовать, нужно чувствовать особую силу, мощь, чтобы не паразитировать на теме, не спекулировать. А тем этих очень много - Кенесары, Махамбет, Исатай, Амангельды. Все это копать надо, но надо к этим вещам подходить очень ответственно. - О ком Вы бы сняли фильм? - Моя мечта – это Мамлюк, это Бейбарс. Потому что, с одной стороны, это фигура настолько растиражированная и образ уже затерт. Но с другой стороны это очень малоизученная фигура, мы ее совершенно не знаем. Хотя он наш предок, родился на излучине реки Бреш – это современная Атырауская область. Ребенком его отдали в рабство. Это раб, который стал царем, 17 лет правил Арабским халифатом. Это абсолютно американская история. С другой стороны, там очень много сопутствующих тем – как человек приходит к Богу, ребенок никогда не слышал слово «Аллах», что такое ислам, что стоит за этой верой, за суфийскими мудростями, за всей этой философией. Эта тема безграничная, чем больше я в ней копался, тем больше находил тем, достойных экранизации. Другое дело, что там бюджет большой, и когда мы с Сергеем Бодровым лет 7-8 назад начали эту тему копать, то мы нашли какие-то деньги. Но потом грянул мировой кризис и все накрылось. Но мечта остается мечтой. - Не боитесь, что для Казахстана фильм о Бейбарсе, если он будет снят, все-таки будет трактован так: «Турсунов снял кино о Бейбарсе, который был казахом». Также как всю неделю в Казахстане обсуждают то, что Чингисхан был казахом. Почему так происходит? Почему у нас все хотят сделать казахским? - Вы знаете, детские комплексы всегда были и будут. И эти темы постоянно трансформируются. Арабы считают, что Бейбарс был арабом. Кстати, осетины, аланы, которые там остались – потомки тех мамлюков, которые обслуживали Арабский халифат, служили в мамлюкской армии, - они считают, что Бейбарс был аланом, и так далее. Это напоминает игру, когда в советское время рисовали Ленина, и в Грузии он был немножко похожим на грузина, в Монголии он был абсолютный монгол. Поэтому это нормально – присвоить какие-то черты и огрузинить человека или оказашить. Что касается Бейбарса, это XII век. По сегодняшней истории наш отсчет начинается с XV века. Хотя, конечно, есть доказательства того, что он имеет абсолютно прямое отношение к казахам. И, конечно, я симпатизирую этой идее. И если я буду снимать это кино, я буду снимать на нашей, казахской натуре – это исторически достоверно. - А почему все-таки у нас все стараются сделать казахским? Почему это так важно? - Есть национальная гордость, и есть национальные комплексы – это разные вещи. Я отношу это ко второму. Иногда национальные комплексы перемешиваются с национальной гордостью. С этим не нужно бороться. Я к этим вещам отношусь снисходительно. Затевать вокруг этого дискуссию не стоит, есть вещи поважнее. - Ермек, Вы сказали, что находитесь сейчас в запуске нового фильма. Не буду спрашивать о подробностях. Насколько сложно в Казахстане найти деньги на хорошее кино? - Деньги найти вообще тяжело, везде. Я не могу сказать, что в Казахстане особенно тяжело. Как ни странно, на этот раз, впервые за всю мою жизнь, как у Булгакова – не просите, сами придут и сами дадут. Я уже устал ходить с протянутой рукой, и тут меня находит человек и сам дает деньги. Я настолько был поражен – за всю мою жизнь первый раз такое случилось. Я не поверил, я его переспрашивал. Мне важно было понять, зачем ему это нужно, ведь кино - это дорогая игрушка. Ладно, я буду самовыражаться, я схаваю его деньги, раздам людям. Возможно, я их даже не верну, потому что в Казахстане нет такого кинорынка, чтобы фильмы больше миллиона долларов окупались, нет такого количества кинотеатров. Он долго меня убеждал, что все это просто так, на него снизошло откровение. Поэтому я послезавтра выхожу на площадку, уже все закончили, все построили – аул 30-х годов, тяжелое время, голод. Действие длится с 1931 до 1956 год. Будем снимать в заповеднике, у нас большая группа. - Как Вы думаете, как будет воспринят этот фильм? - Я не знаю. Этот вопрос я себе не задавал, потому что трудно предугадать. Как обычно, наверное, кому-то понравится, кому-то нет, для кого-то я буду враг народа, для кого-то – друг. Я к этим вещам настолько привык, что когда я начинаю что-то делать, я задаю себе самые главные вопросы: насколько мне хочется это сделать, и насколько честно я буду это делать. То есть не ради призов и похвалы, а просто потому, что надо это делать. А какая там реакция – это уже второе или третье. - В финале, возвращаясь к началу нашей беседы, все же почему Вас так мало интересует то, что происходит в стране? - Потому что, с одной стороны, это хорошо, стабильность - признак класса, как говорят в футболе, то есть, все предсказуемо. В болоте все стабильно, правильно? Поэтому мне не хочется кидать туда камень – лягушки начнут хором голосить. С другой стороны, это не очень хорошо. Почему я иногда вякаю, что мне то не нравится, это не нравится? Это не из желания в оппозиционные игры поиграть, примкнуть к какой-то идее, чьему-то мнению. Слава Богу, у меня всегда было свое суждение по тем или иным вопросам или проблемам. Я не ожидаю, что у нас будет что-то такое невообразимое, что что-то перевернется, у кого-то третий глаз откроется. Все очень спокойно, слава Богу. У нас свой сценарий, мы идем своим путем, и меня это устраивает. Не устраивает то, что есть пустопорожние вещи – что мы войдем в 50 самых развитых. Или сколько их там, 30 уже стало? Ну, вот, значит уже вошли в 50, и в 2050 сравняемся с Японией. Это все ерунда, конечно, полная. Потому что это всего лишь такая форма речи, чтобы дать людям какую-то идею, дать мечту. Потому что без мечты нельзя. Если серьезно, то есть вещи, за которые можно даже гордиться. Но есть вещи, за которые стыдно, горько и досадно. Это чувство возникает уже в аэропорту, когда ты только откуда-то прилетаешь. А когда ты долго живешь, никуда не выезжая, по самые ноздри в родине, тогда кажется, что все нормально. Поэтому лучше и не выезжать далеко.